борьбы с резко возросшим бегством крестьян была введена
паспортная система, запрещавшая удаляться от места жительства более чем на 30
верст без бумаги от помещика.
Ключевский выделяет в подушной подати два аспекта: правовой
и народнохозяйственный. Подать официально смешала виды неволи, в том числе
неподатного безземельного личного холопа и податного крепостного крестьянина.
Пользуясь этим смешением, «правительство и дворянство стали превращать
крепостное крестьянство в податное холопство. Образовался худший вид крепостной
неволи, какой знала Европа, - прикрепление не к. земле, как было на Западе,
даже не к состоянию, как было у нас в эпоху Уложения, а к лицу владельца, т. е.
к чистому произволу», В то же время размер подушной подати в отличие от
посошной не зависел от размеров крестьянской запашки земли и позволил довести
ее к концу XVПI в. до 10 десятин на один двор и более.
Военный произвол государства неизбежно способствовал
взяточничеству и казнокрадству генералов, чиновников и помещиков - главной
опоры этого государства. Ключевский приводит мнение современников Петра о том,
что из каждых собранных 100 податных рублей только 30 попадали в царскую казну,
остальные разворовывались. И всесильный царь был бессилен что-либо изменить,
несмотря на драконовские меры. Но даже если бы ему удалось обуздать
высокопоставленных воров, увеличилось бы не благосостояние народа, а законная
растрата национальных средств на военные нужды.
В связи с окончанием Северной войны Петр заявил, что настала
пора позаботиться о благоденствии подданных. И начал ... войну с Ираном.
Завоевав южное побережье Каспийского моря, ставшего русским озером, он
рассчитывал открыть России путь к Персидскому заливу и в Индию в обход Средней
Азии, где погибли два ранее посланных туда воинских отряда. Примерно в это же
время началось продвижение укрепленных пограничных линий России на юг Западной
Сибири в верховья Тобола, Ишима и Иртыша, которое приостановилось в середине
XVIП в. в связи с захватом Джунгарии (нынешнего Казахстана) Китаем и
завершилось во второй половине XIX в. русским завоеванием всей Средней Азии.
В проведении своей линии Петр не останавливался ни перед
чем, Он полностью подчинил церковь государству, отменил патриаршество и тайну
исповеди, сделал исповедь принудительно обязательной, создал многослойную
военно-полицейскую систему слежки за обществом, безжалостно подавлял
многочисленные бунты и восстания, пытал и приказал умертвить собственного сына,
не разделявшего его устремлений. В 1718 г., когда на площадях Петербурга
жестоко казнили соучастников по делу царевича Алексея, сподвижник Петра Феофан
Прокопович в «Слове о власти и чести царской» разоблачал «помрачаемых
меланхолией» «мисанпрофов» и «угрюмцев», которые «хотят, чтобы все люди плакали,
а не смеялись, были мрачны и напуганы». Удивительное свойство государственных
идеологов требовать от общества оптимизма и благодарности в условиях войны,
нужды и репрессий получило дальнейшее развитие при Екатерине II, Николае I и
Сталине.
34-35 36
Сам Петр оправдывал свои действия «благом Отечества», которое он видел в военных успехах государства, в наращивании его военной мощи и расширении границ. Он не скрывал своего преклонения перед Иваном Грозным: «Сей государь есть мой предшественник и образец · ... Глупцы только, коим не известны великие его заслуги, называют его мучителем». Многое роднит Петра и со Сталиным. Но только не прогресс и правда народной жизни, как считал М. Волошин, писавший: :
«Великий Петр был первый большевик, Замысливший Россию перебросить, Склонениям и нравам вопреки,
За сотни лет, к ее грядущим далям. Он, как и мы, не знал иных путей, Опричь указа, казни и застенка,
К осуществлению правды на земле ... »
Кровь людскую все они лили как водицу ради варварской цели - военного великодержавия, тормозя и искажая естественно-историческое развитие России, ставя ее на край гибели от войн и военного истощения. Намного точнее в оценке великодержавных устремлений Петра был А. Пушкин, который в «Медном всаднике» впервые открыто противопоставил подобным устремлениям самоценность жизни простых людей: « ... иль вся наша и жизнь ничто как сон пустой,_ насмешка неба над землей?» Жертвой петровских великодержавных преобразований, говорит поэт, были, но только современники царя; которых он уздой железной поднял на дыбы, но и их далекие потомки.
Некоторые современные историки выстраивают целую систему весьма противоречивых аргументов в защиту политики Петра. Например, Н. Павленко признает, что царь ускорил движение страны по крепостническому пути, закрепостил новые категории населения. Но, оказывается, альтернативы в то время не существовало, поскольку ростки капитализма были едва заметны: Что касается совершенно очевидного и постоянного удушения этих ростков государством во имя военных целей, то «это была борьба за выживание, за сохранение суверенитета, за уравнение шансов в соперничестве с соседями стоявшими на более высокой ступени развития». Понимая, видимо, шаткость 'утверждений о защите суверенитета и выживании в чисто завоевательных походах Петра на Турцию, Персию, Среднюю Азию и Швецию, С. Бушуев дополняет своего учи-: теля: «Есть ли основания утверждать, что, останься у власти царевна Софья Алексеевна, Россия обрела бы моря, создала регулярную армию и флот и сто с лишком лет спустя смогла противостоять, скажем, наполеоновскому нашествию? Не логичнее предположить, что торжество Софьи в конце XVII в. или антипетровской реакции во второй четверти XVIII в. привело бы Россию к еще большему отставанию от Западной Европы, а в перспективе - к судьбе колониальной Индии или полуколониального Китая».
Здесь почти дословный повтор аргументации И. Сталина в защиту линии на гонку вооружений перед второй мировой войной. И эта аналогия, надо признать, вполне уместна. В обоих случаях речь шла о самом активном участии
37 38-39